Исправленное и дополненное. Многобуквенно1 января.
Встретив очередной год, обсудив за праздничным столом приличествующее количество приличествующих тем, перемыв посуду, уложив гостей спать, мы с безумным Фридрихом уединились и под мягкую поступь первых часов нового года до пяти утра с великой надеждой перелистывали страницы, ожидая появления Сверхчеловека. Фридриху было легче, он все знал наперед. Мне было сложнее – я не только не представляла, чем завершится история Заратустры, но еще и маялась предвкушением начала путешествия. Знаете, это преддорожное состояние, когда скорей бы уже, скорее в путь, в движение к новому, неизвестному, к открытиям, к сложной мозаике свежих впечатлений.
Этот день, как никакой другой, получился насыщенным. Сколько разнородных эпизодов его составило! Пурпурное мерцание шаров на еловых лапах, звон бокалов и яркие свертки подарков; следом – засыпающее чтение, буквы растягиваются, выпуская сложнозавитые ростки-узоры, отделяясь от плоскости листа, и начало сновидения смешивается с образом прочтенного слова… а затем – солнце, снег, инеистый налет на ветвях. Купы молодых тонких деревьев кажутся морозными призраками, миражами, готовыми унестись с порывом ветра, а солидные вековые ели выглядят еще более старыми и высокими, украшенные - любовно укрытые – тяжелыми мехами снега. А затем – черный фронт огромной тучи, занявшей все небо до самого горизонта, по-настоящему черный и странно-правильно расположенный именно над границей, и вспоминается всякое, прочитанное у Перумова, про проклятые земли и злых волшебников, про темные башни и бескрайние холодные пустыни... Но мы приезжаем в не пустыню, не к башне, а на по-карельски каменистый склон, заросший стройными соснами. Ночевка в маленькой уютной избушке. Кругом глубочайшая тишина и покой, отчасти навеваемые вековой недвижностью моренных валунов. Красиво выступают из бархатно-черного фона слабые желтые метелки, празднично светится крохотными гирляндами вереск в горшках, за соснами угадывается дыхание воды… Спокойной ночи! Завтра снова в путь.
2 января
При свете дня поселок выглядел менее сказочно и живописно, но зато можно было подойти к заливу, где над свинцовой водой и продрогшим берегом носился сбивающий с ног ветер, и катились волны с белыми барашками, и гнулся прибрежный тростник, и умывались ледяной водой камни. А на горизонте обрывком ленты, чуть разбавляя общую серость пейзажа, оранжевел рассвет. Один единственный взгляд на этот суровый немногоцветный молчаливый пейзаж лаконично объяснял суть скандинавской живописи и мировоззрения, и, в общем, созерцания этих недружелюбных краев было вполне достаточно для утоления жажды перемены мест и развлечения путем поиска нового, но я ехала не за постижением истории изобразительного искусства северных стран. Надо было двигаться дальше.
Весь день прошел под знаком аэропорта: сначала длительное ожидание рейса в Вантаа, потом столь же длительное сидение в самолете (вылет задержали из-за непогоды, да и все это напоминало присказку «Гном приходит – дома нет, дом приходит – гнома нет», ибо пока расчищали полосу, с самолета стекал антифриз, пока самолет заново обливали, полоса успевала обледенеть), потом Каструп, электричка до города, которая, к слову, нашлась очень легко, три остановки – и главный вокзал. Еще немного – и гостиница (оказавшаяся в реальности существенно ближе к вокзалу, чем показывала карта), носившая гордое имя основателя Копенгагена и предлагавшая номера в лучших традициях непритязательного советского сервиса. Впрочем… в три часа ночи это было совершенно неважно.
3 января
На первый взгляд Копенгаген не производит впечатления: пасмурно, однообразно-мрачная краснокирпичная скандинавская архитектура, замусоренные тротуары (интересно, их в принципе не подметают или по случаю Нового года расслабились?), множество строек и перекопанных улиц… Ратушная площадь со скульптурами-кракозябрами, сама Ратуша, самая длинная в Европе пешеходная улица Строгет, обе рыночные площади, Старая (с фонтаном) и Новая (со старым парламентом), собор Пресвятой Девы с великолепными скульптурами авторства Бертеля Торвальдсена, университет, церковь Святого Петра, Латинский квартал, Круглая башня с винтовым пандусом вместо лестницы, площадь Конгенс нюторв со зданием Королевского театра и памятниками местным Станиславскому и Немировичу-Данченко, пресловутый Нюхавн… обзорная экскурсия была насыщенной, но я забыла упомянуть, что все это время шел проливной дождь. Без особых эмоций от первого знакомства с городом, но зато с тихой ненавистью к погоде я вернулась в отель и остаток вечера сушилась всеми доступными средствами.
Два главных наблюдения дня:
а) центр Копенгагена, при всей своей раскидистости на картах, очень и очень компактен. Все достопримечательности расположены буквально через улицу друг от друга.
б) датский язык способен свести с ума. Не красотой, нет – невозможностью его воспринимать на слух! Я наивно считала, что, владея шведским, худо-бедно смогу разобрать и датский. Где там! При чтении действительно понимала большую часть написанного, но речь – это шведско-немецко-французское журчание – обтекала мой разум, оставляя смысл где-то за гранью. Впрочем, отдельные слова все же угадывались.
в) а монетки у них дырявые…
4 января
Самый богатый по эмоциональной насыщенности день. Начался он с обнадеживающей новости: дождя за окном не наблюдалось. В программе было посещение королевских дворцов, что, в виду разгулявшейся погоды, должно было быть немедленно исполнено.
Возле Кристиансборга, дворца, возведенного на месте резиденции епископа Абсалона (основателя Копенгагена), произошло удивительное: словно бы из ниоткуда возник мужчина в старинной военной форме, и сильный ветер трепал его подбитый алым плащ, и казалось, что он вышел из среза параллельного прошлого, чтобы исчезнуть так же внезапно в продолжении своей эпохи, скрывшись за углом дворца.
Я последовала за ним во внутренний двор парламента и застала еще одну картину государственной жизни: знать разъезжалась после некоего приема. Датские пэры во фраках, в белых перчатках, с перевязями и орденами садились в машины и уезжали по своим делам, и как-то странно было, что им не подавали экипажи. Из дворца вышла высокая сухопарая пожилая дама в длинном узком атласном платье – похоже, это была королева. Виднелись военные чины в мундирах и давешний пришелец из прошлого – должно, он был церемонемейстером или гофмаршалом. Все это был так любопытно и необычно: кажущиеся чисто декоративными церемонии, более подходящие старине события, этакая реконструкция на официальном уровне, показательная игра для зевак – на самом деле нормальная, будничная часть жизни монархии; ежедневная рутина.
Налюбовавшись на парламентариев, отправилась к следующему пункту списка must-be-visited – дворцовому ансамблю Амалиенборг, действующей королевской резиденции. По слухам, в половину двенадцатого там можно было увидеть торжественную смену караула. Я как-то уже не надеялась застать сие зрелище, ибо довольно долго промедитировала в саду Музея датского еврейства, где по странной логике оказавшийся там памятник Сёрену Кьеркегору задумчиво взирал на уток в фонтане, однако успела.
В полдень где-то за пределами дворцовой площади сначала тихо, а затем все отчетливей и громче зазвучал легкий, задорный, коленчатый марш, тонко и радостно пела военная флейта, на площадь, красиво печатая шаг по брусчатке, вошла колонна гвардейцев, предшествуемая оркестром... Второй раз за день меня посетила эта фантомная ностальгия по блестящей эпохе великоимперской Европы, по духу благородного величия, по идеализированному и, может даже статься, идеальному XIX веку. А кто-то еще спрашивал в недоумении, почему я в графе «политические взгляды» неизменно пишу – монархизм…
Потом, осмотрев музейную часть дворца, совершив маленький акт гражданского милосердия (да, я НЕ фотографировалась рядом с гвардейцем и горжусь этим), погревшись за чашкой кофе в симпатичном атмосферном кафе «Петербург», продолжила путь – к цитадели Копенгагена. Этот уголок города, с парком Черчилля, зелеными газонами, холмами, аккуратным англиканским собором казался самым настоящим порталом в Британию. Именно возле крепости, в поисках Русалочки, я впервые увидела большую воду Копенгагена – и сразу же прониклась к городу симпатией. Да, в любом северном городе прежде всего нужно видеть пространство свободной холодной воды – только здесь ощущаешь себя вполне вольно. И только здесь представляется случай понаблюдать, как низкие тучи в считанные секунды сливаются с поверхностью залива растворяют портовые постройки правого берега, и как мелкий сеющий дождь вдруг переходит в град,
и как стремительно уносится ненастье, оставляя закат в фантастических тонах, чистейшее вечернее небо вибрирующей синевы, на фоне которого кровавыми брызгами полыхает местный боярышник, того же оттенка красного, что и казармы внутри цитадели, покорившей меня бесконечностью дорожек на крепостных валах, строгой геометрией и изумительными видами с бастионов.
На оных бастионах - невообразимое количество бегунов; кажется, что как минимум каждый четвертый житель датской столицы избрал местом своей борьбы за здоровье земляные валы Кастеллета. И главное, подходят они к занятиям бегом весьма обстоятельно: не то чтобы вышел абы в каких трениках протрусить метров триста для галочки, а в каких-то специальных облегающих костюмах, с пульсометрами, всё по науке... Подозреваю, что причина повального увлечения физическими нагрузками местного населения - датская выпечка, которая и святого постника соблазнит. Так что днем - булочки, вечером - основательная пробежка. За удовольствие надо платить -)
5 января
По случаю проливного дождя бродила по Национальному историко-этнографическому музею, созерцая черепки, первобытные остроги, повозки викингов, черепа Йориков, как гуманоидного, так и животного происхождения. В залах,где собраны предметы искусства Средневековья, отчетливо пахнет ладаном и свечным воском, в античных залах - запах ультрафиолета и песка. А в парфюмерном магазине, куда меня загнал все тот же ливень, духи неизвестных марок источали тяжелые, теплые, пудренные ароматы, и это, поверх музейных впечатлений от погружения во тьму веков, окончательно уводило воображение от зримой реальности по извилистой тропинке куда-то в бархатно-сумрачное прошлое.
6 января
В районе Фредриксберг невольно начинаешь мечтать о столь презираемом мещанском уюте, ибо его тут во всех видах и проявлениях - море. Частные дома за невысокими деревянными заборчиками, плющ на стенах, палисадники, магазины и лавочки с витринами под матерчатыми навесами... Все так мило, прилично и благообразно.
Парк дворца, давшего название району, в лучах утреннего январского солнца, с его разнообразным птичьим населением, мостиками над каналами, россыпями белых ягод ведьминых слез, с ржавым пологом палой листвы и зелеными лужайками - парк производил впечатление полной выключенности из действующего времени. Здесь царили какие-то особые законы сезонности.
Налюбовавшись на цапель и неправдоподобно-изумрудные лужайки, на странном копенгагенском метро я поехала в Кристиансхавн, место квартирования богемы, творческой элиты и прочих приятных, нетривиальных и небедных людей. Здесь находится церковь Спасителя, шпиль которой, с внешней винтовой лестницей, виден из центра города. Внутри она успокоительно-молочно-бела и так невесома при столь монументальных размерах. Столько воздуха, что, кажется, взлететь можно. На барьере, что отделяет алтарь от главного нефа, стоят и сидят алебастровые архангелы. Свет из высокого окна широким потоком лился на самую крайнюю фигуру, и казалось, будто она то ли ловит солнечные блики на лезвие меча, то ли умиротворенно греется на солнце. В ближайшем соседстве с этой обителью красоты располагается самоуправляющаяся коммуна Кристиания, прибежище хиппи (раньше) и всяческих асоциальных элементов (сегодня), где свободно продается трава, в помине нет полиции или каких-то других сдерживающих сил, множество бойцовских собак без намордников, всюду граффити, созданные под воздействием наркотических галлюцинаций и плакаты, напоминающие "no photo, no run, have fun". Кристиания подозрительно напоминает садоводство под Питером, где счастливые владельцы шести соток складируют на участке всяческий лом на случай "вдруг пригодится" и пытаются обустроиться с комфортом за счет дешевой пластиковой садовой мебели, свиснутой в ближайшей кафешке. Но чего ждать от жилого квартала, где никогда не наводили нарочитый хиппарский вид и художественный беспорядок в угоду досужим туристам.
Достойным завершением вечера (о да, вечера, ибо смеркается в январском Копенгагене в четыре часа, и после делать на улице почти что нечего - в отсутствие какой-либо достойной иллюминации) - так вот, Достойным завершением вечера стало созерцание цветущих роз в саду-лабиринте дворца Розенборг (милейшее местечко) и общение с самой настоящей гордой птицей-цаплей буквально в центре города. Птица выказывала умеренный осторожный интерес к коммуникабельным гуманоидам и смешно отступала, когда оные гуманоиды приближались с фотоаппаратом.
7-8 января
Музейные дни, проведенные, по сути, в поисках обещанных "богатейших коллекций работ французских импрессионистов". Поиски увенчались крайне скромными успехами. Зато имела счастье насладиться римской изысканной помпезностью интерьеров Новой глиптотеки Карлсберг. "Кровавый подбой" прокураторского плаща, верно, был того же богатого пурпурного оттенка, каким окрашены стены античных залов музея. Прекрасна и удивительна была также новая королевская библиотека "Черный бриллиант", антрацитовым геометрическим парадоксом лежащая на набережной. Увы, не знаю, что можно сказать о ее фондах, но сам вид уже завораживает.